«Время, назад!» и другие невероятные рассказы - Генри Каттнер

— короткие настойчивые микроволны, такие же, как те, что излучаются звездами и Солнцем, и они пробиваются даже сквозь облака, даже в мир, не видавший солнечного света.

На мгновение Рохан отчетливо представил, как в ясных голубых небесах сияет теплое Солнце. В недрах памяти шевельнулась ностальгия по миру под названием Земля, по далекому миру, который почти растворился в пространстве воспоминаний. Мир, где давным-давно жил человек по имени Рохан.

Человек по имени… Как же его звали?

В поисках ориентиров в померкнувшем мире он топнул разок по тропинке и почувствовал под ногой твердый камень. Взглянул на лицо напротив и понял, что знает его, ведь оно всегда казалось странно знакомым, замаскированное бородой и кое-чем еще, кое-чем понадежнее бороды — выражением бесстрастной умиротворенности. Такая умиротворенность наступает, когда на смену сильному эго приходит… нечто другое. Например, свет, сияющее золото, белое пламя, пылавшее в мозгу у Рохана. Теперь он понял, чья стертая личность скрывается за этим бородатым лицом.

— Брильщик Джонс, — сказал он. — Ты был Брильщик Джонс.

Чокнутый Джо улыбнулся и кивнул.

— А я… я… — с болью выдавил Рохан, покрепче стиснув голову, но не договорил.

Он никто. У него нет имени.

— Ступай обратно, — донесся из бесконечных далей голос Чокнутого Джо. — Здесь для тебя ничего не осталось. Вообще ничего.

Кольцо яркого, ясного света спустилось к нему, разрослось, расширилось, и имя Рохан померкло, слово «Земля» растворилось. Он послушно повернулся к ведущей на Гору тропинке, и в карманах шевельнулись драгоценные камни. Последней потускнела мысль о власти, величии и смысле богатства.

В опустевшем сознании он отстраненно искал слово, безвозвратно сгоревшее в пламени, что заполнило его мозг. Нет, не безвозвратно: через пару секунд вроде бы нащупал. Д… Точно, начинается с буквы «д».

Д’ваньян.

Он долго стоял, прислонившись к скале, и совершенно ничего не делал. Разок оскалился в гримасе неповиновения. Но потом неуверенно сделал шаг, другой — на пути, которому он следовал всю жизнь: выше, к вершине Горы.

Он шествовал вверх, и драгоценные камни выпадали из карманов один за другим, словно отмечая те места, где он оступался, возвращаясь на Гору, к ожидавшему его богу в озерце.

Спасайся кто может!

Джонни прикидывал, когда же корабль доберется до места. Он не знал — и никто не знал, — что это за место, но с нетерпением ждал дня посадки, настоящего дня, а не отрезка из бесконечной череды искусственных дней и ночей в кромешном космосе.

Хотя жизнь на корабле была вполне комфортной, и не без причины: в час приземления, когда придет время заняться работой, Джонни обязан выложиться на все сто. Он хотел встретить этот миг в идеальной форме, а посему научился расслаблять сознание.

Утонув в кресле, он смотрел в экраны визипортов, где крутились трехмерные изображения несуществующего мира с его голубым небом, белыми облаками, верхушками зданий, вездесущими птицами… Наконец он закрыл глаза. Может, и не стоило играть в эти прятки в космической темноте. Ему не хотелось вспоминать Землю. Земли больше не было. Ослепительная белая вспышка, далекое марево среди звезд, и все. Никакой Земли.

Существовал только Джонни, корабль, робот, который заботился о Джонни и корабле, и ностальгические картинки на экранах визипортов. Все остальное исчезло. Сгинуло. Джонни нечасто позволял себе нырнуть в тяжелые воспоминания о прошлом — о том, как он встретил начало конца.

Джонни Дайсон с улыбкой откинулся на переборку.

— А дальше? — спросил он у клюнувшей рыбки по имени Бенджи Уайт.

Уайт осторожно поднял голову, чтобы не повредить массивный шлем с переплетением проводов, напоминавших прическу горгоны Медузы, взглянул на тусклое, деформированное отражение своего лица в стальном потолке и глубокомысленно кивнул:

— А что дальше? С ней-то я и узнал, что такое женщина. В жизни не видал такой ядреной бабы, что до нее, что после. Моська — так я ее звал — не боялась ничего, кроме…

За стальными стенами раскинулись холмы красного Марса, за стальным потолком, в темно-синем небе, освещенном низкими лунами, завис Орион, а где-то между Марсом и Орионом вращалась бомба под названием Земля, и стрелки ее часового механизма подбирались к отметке «Взрыв».

— Для меня она была Моська, — продолжил Уайт, — а для остальных… Не скажу. Все равно не поверишь. В общем, она сперла мои бабки, подала на развод и рванула на самый верх. Теперь ей принадлежит половина…

Джонни Дайсон задумался о завтрашнем взлете. В полдень они отправятся обратно на Землю, назад в преддверие Армагеддона. «Не я построил этот мир, — лихорадочно думал он, — я в нем блуждаю чужд и сир»…[15]

Чужд, сир, испуган… У него было полное право на страх. Он знал, что произойдет. И еще он знал, что корабль должен остаться на Марсе, а для этого необходимо украсть ядерное топливо.

Как и любой идеальный план, замысел Дайсона был предельно прост. Сработает он или нет? К несчастью, это зависело от недалекого Уайта. Рыбка клюнула, это без вопросов, но еще не заглотила наживку до поводка. Уайт отвечал за передатчик, управлявший роботом, а тот был ключом к запасам топлива, необходимым для долгого прыжка между Марсом, где можно построить райскую жизнь, и Землей, где жизнь была обречена — рано или поздно, так или иначе.

— Ну да ладно, — говорил Уайт, — самое смешное, что на Земле выписан ордер на мой арест, а заказавшая его компания принадлежит Моське со всеми потрохами, хотя сама она знать не знает про этот ордер. — Он язвительно усмехнулся. — Думаешь, стоит надавить на нее и ордера как не бывало? Нет, сэр. Эта женщина не боится ничего, кроме грома. Приди я к ней прямо сейчас — хотя идти далековато — и скажи: «А помнишь, Моська, как при первых раскатах грома ты чуть в карман ко мне не забиралась? Давай-ка, по старой дружбе…»

Он снова усмехнулся, покачал головой (скрипнули провода, похожие на прическу Медузы) и восхищенно продолжил:

— Ну и женщина. Вот это женщина. Своими руками заковала бы меня в кандалы. Не женщина, а чугунная чушка. Красавицей никогда не была, а теперь и вовсе похожа на бегемотиху. По-моему, взбреди ей в голову завоевать весь мир, Моська его завоюет. Ну да ладно. Короче, она поднялась, а я нет.

— В чем тебя обвиняют? — спросил Дайсон, хотя ему было все равно.

— В краже. Так уж вышло, что я маленько просчитался. — Очередная усмешка. — Хреново, скажи? Жил я так, что выгляжу старше своих лет, но мне еще и полтинника не стукнуло, и я всегда считал,